top of page

вул. Рейтарська №13

     РАХЛІНА: - «Є будинки, які мовчать, є будинки, які говорять, але зовсім мало таких, які співають», - говорив американський архітектор, художник і дизайнер Томас Мальдонадо. І дуже рідко, мабуть, зустрічаються куточки міста, котрі співають. Саме тому особливо цікавий для нас, особливо притягальний оцей квартал – тихий, затишний, інтимний квартал старого Києва, де

 

                                            «В шатрах каштановых напротив

                                          Из окон музыка гремит».

 

     Борис Пастернак, який тоді жив у Києві на вулиці Стрілецькій, точно, що було для нього не дуже характерним, вказує на місце, яке, власне, й надихнуло його на відомий «київський» вірш:  

                                                   Задворки с выломанным лазом,

                                          Хибарки с паклей по бортам,

                                          Два клена в ряд, за третьим разом

                                          Соседней Рейтарской квартал.   

 

      Доля подарувала нам ще одну зустріч з цікавою, одержимою людиною, істориком-києвознавцем Леонорою Натанівною Рахліною. Саме вона запросила нас на Рейтарську № 13. Ми побачили будинок, повз який неодноразово проходили, як і більшість, може, киян, не звертаючи на нього особливої  уваги.  І  раптом … а було  це ранньої  осені  1982  року, ювілейного,  що  сколихнув надзвичайний інтерес до 1500-річного Києва. Ми почули хвилюючу історію, що її розповіла Леонора Натанівна Рахліна. Звичайно, й записали на плівку, бо ж як радіожурналісти потурбувалися про звукозаписуючу техніку.

     РАХЛІНА: - Тож «соседней Рейтарской квартал», який замикають Золотоворітська і Стрілецька вулиці, куди абсолютно випадково кілька місяців тому прийшли члени київського клубу «Літопис». А цей краєзнавчий клуб досліджує історію вулиць і будинків міста, занотовує, чим кожен з них примітний. В домі № 13 привітна жінка запросила доброхотів до себе.

     У великій кімнаті, де висіли на стінах картини, написані хоч і не геніальною, але натхненною рукою, панували творчий дух та атмосфера інтелігентності. Нас охопило відчуття емоційного піднесення. Одразу привернув увагу великий рояль і на ньому бюст людини з високим чолом і вдумливим поглядом. Виявилося, що це бюст покійного господаря цього помешкання. Відомий скульптор Скобликов виліпив мармуровий портрет Бориса Ілліча Чистякова – блискучого диригента балетних спектаклів в Київському оперному театрі, народного артиста України, чиє ім`я вписано в історію музичної вітчизняної культури. Вже самий цей факт говорить про те, що будинок № 13 на Рейтарській вулиці має меморіальну цінність.  

 

     Ще не відчуваючи сенсації, ми поцікавились у Ірини Павлівни Чистякової, вдови диригента, яка зберігає недоторканим кабінет Бориса Ілліча, скільки років він прожив тут? «Понад 50 років. Та, власне, відколи будинок цей називали давидівським»,- такою була відповідь. А чому «давидівським»? Отже, несподівано дізнались, що тут жив Юрій Львович Давидов – людина дивовижна, яскрава, значуща, активна діяльність якої конче позитивно впливала на музичне життя Києва перших десятиліть минулого століття. Таким 

хвилюючим відкриттям став для нас будинок № 13 на Рейтарській вулиці, як виявилося, одна з найцікавіших музичних адрес в Києві.

   

     Невдовзі  у домі  № 13 на Рейтарській вулиці нас зустріла красива літня жінка з живими карими очима і абсолютно молодим голосом. В усій її поставі людини відкритої і привітної відчувалася родинна шляхетність і, як нам здалося, помітна була схожість з її великим родичем.

 

      Запис тривав, напевно, кілька годин і сьогодні він є  документальною цінністю золотого архівного фонду Українського радіо. Його синхронна розшифровка і лягла в основу цієї глави нашої книги.

     РАХЛІНА: - И вот сейчас в этом доме, в рабочем кабинете Бориса Ильича Чистякова мы беседуем с Давыдовой.

 

    ДАВИДОВА: - Весь этот второй этаж занимала наша семья, а Чистяковы сюда въехали, когда нас уже здесь не было, кроме нашей тети, которая жила в небольшой комнате.

 

     Вот это столовая, где мы находимся, она переделена, перерезана сейчас. К ней примыкал зал. Он был шире, чем эта столовая, конечно, на три больших окна. Вход туда был с лестничной площадки через небольшую комнату, которая называлась курилкой. Там были специальные столики, за которыми играли в карты – такой мужской уголок, и оттуда был вход прямо в зал. К столовой примыкал кабинет отца, находился он над вестибюлем. Сейчас, если вы с улицы посмотрите, вы увидите балкон. В наше время балкон был чисто декоративный. Это уже потом сделали дверь из окна. Вот тут и находился кабинет отца. Следующая комната после зала была то столовая, то гостиная, в общем, менялась. Четыре большие комнаты и еще одна жилая родителей – пять комнат было в этом корпусе, который выходит прямо на Рейтарскую. А к нему примыкал корпус, который выходил во двор, там были небольшлие жилые комнаты.

     - Вот здесь, вероятно, и принимали гостей, и связаны эти встречи были, прежде всего, с музыкой, что и дало повод назвать этот дом давыдовским, не так ли?

     - Конечно. Музыкальные встречи, приемы устраивались по пятницам. В Киеве очень хорошо знали эти давыдовские пятницы. Собирались певцы, музыканты, композиторы. Постоянно бывали какие-то выступления и концерты с участием артистов оперного театра. Пела Валицкая – звезда оперы, играл известный пианист Александр Зилоти, двоюродный брат Рахманинова, бывал и Рахманинов, а также Глазунов и Гречанинов. Посещал наши вечера дирижер и директор Московской консерватории Василий Сафонов, многие известные артисты … И обязательно пили чай. Подавали печенье, варенье в красивых вазочках. Помню, нам, детям, стук посуды спать не давал.

     - Ксения Юрьевна, но ваш отец не был музыкантом, не занимался профессионально музыкой?

 

   - Но он вырос в обстановке постоянно звучащей музыки. В Петербурге жил у Модеста Ильича Чайковского. У него был тенор лирический, очень даже неплохой голос. Вполне мог служить в театре, если бы театр мог прокормить семью. Он пел Ромео, Фауста, всю партию Фауста знал. Есть воспоминания о том, что во время одного из домашних концертов у Мамонтова Юрий Львович пел Фауста, а Мефистофеля пел Шаляпин. Тогда и началась их дружба. Потом в Киеве они встречались неоднократно. Отец ведь был членом  киевского отделения Российского музыкального общества, так что не могли не встречаться.

  - Ксения Юрьевна, как получилось так, что Юрий Львович Давыдов поселился в этом доме?

 

     - Снял отец эту квартиру, когда решил окончательно оставить военную службу. Он окончил кадетский корпус, хотя мечтал быть железнодорожным инженером. Но его отец Лев Васильевич категорически возражал, так как считал, что дворянин должен, прежде всего, быть защитником родины. «Кончишь образование, - говорил он, - отслужишь положенные годы и делай, что хочешь». Юрий Львович решение отца выполнил. А когда освободился и к тому времени уже обзавелся семьей, встал вопрос о месте жительства.

     Вполне естественно, это был Киев, потому что это был родной город. Родной во всех отношениях. Братья его учились здесь в гимназии, сестры тоже. Каменка – имение Давыдовых было поделено между двумя сыновьями декабриста Василия Львовича Давыдова. А ведал всем этим хозяйством как управляющий третий сын Лев Васильевич, мой дед, лишенный наследства, так как родился в ссылке, на Петровском заводе в Сибири. Вот он женился на любимой сестре Петра Ильича Чайковского Александре Ильиничне, моей бабушке, откуда родство с композитором. Вся жизнь в Каменке очень тесно была связана с Киевом. Так что естественно, что наша семья поселилась в Киеве. Но материальные наши блага были очень невелики, поэтому район, где жила аристократия, так называемые Липки, отцу был не по средствам. А этот район, где, в большинстве своем жили педагоги, врачи, литераторы, оказался доступен. Собственно, дом принадлежал двум братьям Стороженко – известным педагогам, с которыми хорошо был знаком Петр Ильич Чайковский. Хозяин, который занимал первый этаж, по-моему, был братом директора 1-й Киевской гимназии.

     Меня сюда принесли годовалым ребенком. Родилась я в 1905 году, значит, в 1906 году наша семья поселилась в этом доме, и, считайте, что по 28-й год жила здесь постоянно. А затем оставалась одна комната за тетей, сестрой матери. И я была прописана тоже в этой квартире в 30-х годах до самой войны, на Рейтарской 13, так что этот дом для меня родной.

 

  - Ксения Юрьевна, вам не пришлось видеть Петра Ильича Чайковского, но, тем не менее, вся его жизнь вам хорошо знакома...

     - Ну, естественно, потому что музыка его звучала у нас всегда  в доме, и отец пел – арию Ленского пел, романсы, с матерью дуэты пели, мама хорошо играла на гитаре. И кроме того, конечно, отец нам рассказывал о своем дяде. И мы привыкли к тому, что у нас было трое родителей: папа, мама и дядя Петя. Так что имя Чайковского для меня  свое, близкое, родное. И я все-таки родилась под Каменкой и в Каменке бывала в детстве и сейчас туда езжу. Меня особенно беспокоит, волнует, откровенно говоря, вопрос Каменской школы музыкальной, которая носит имя Петра Ильича Чайковского. А расположена она в доме, в котором жила моя бабушка Александра Ильинична со своим мужем Львом Васильевичем Давыдовым и где Петр Ильич останавливался, где он учил детей музыке, аккомпанировал, когда у них устраивались танцевальные вечера, дирижировал домашними хорами, принимал участие в домашних спектаклях. К счастью, сохранились очень хорошо этот дом и двор с постройками, аллеи, по которым Петр Ильич пешком совершал длительные прогулки вокруг Каменки и водил с собой детей. 

     Мне пришлось прикоснуться к творчеству Чайковского не только как слушателю, но и как профессионалу, знающему историю каменского «Лебединого озера», которая превратилась почти в легенду. Отца еще на свете не было, когда в Каменке, можно сказать, семейными силами впервые было поставлено «Лебединое озеро». Но тетка моя, она крошечная была, но она единственная хорошо помнила, что очень долго потом они, дети, на этих картонных лебедях, которые должны были плыть в глубине так называемой сцены, они очень хорошо на них качались.

 

     - Ксения Юрьевна, а есть ли следы вот этого первоначального либретто?

 

     - Вписано автором в партитуру балета.

 

     - И опубликовано?     

 

     - Ну, а как же. Там же совсем другая концепция. Известная сказка: умирает мать, отец женится вторично, мачеха, как всегда, хочет загубить свою падчерицу. А дедушка так оплакивает свою дочь, что наплакивает целое озеро. Но как это объяснить в балете?

Натисни, щоб прослухати

     Это только прочесть можно. Наплакивает целое озеро и, чтобы уберечь внучку от мачехи, он дарит ей волшебную корону, которую она должна отдать только своему суженому. А мачехе надо во что бы то ни стало овладеть этой короной и избавиться от ненавистной падчерицы. Вот такой сюжет. Очень трудный для хореографического воплощения. Пришлось переделать. Модест Ильич принимал участие в переделке. Принимал участие Дриго -дирижер. Тут многие старались. Балетмейстеры ищут, ищут, потому что, понимаете, конфликт то непонятен. Непонятно, почему она превратилась в птицу. И вот каждый старается найти свое решение. В конце концов, за свою долгую жизнь я видела не одно решение этого балета. Но все боятся изменить второе действие.  Знаменитое лебединое действие все боятся изменить.

     Розмова Леонори Натанівни Рахліної з Ксенією Юріївною Давидовою невипадково торкнулася балетної теми і не тільки тому, що її спричинила згадка про «Лебедине озеро» Чайковського. Ірина Пвлівна Чистякова розповіла членам клубу «Літопис» і про подальшу сімейну дотичність Давидових до хореографії. Про це нам говорила Леонора Натанівна  ще до приїзду Ксенії Юріївни, під час першого запису у будинку № 13 на Рейтарській вулиці.

     РАХЛІНА: - До речі, як історик я не можу не сказати,  чому дві сусідні вулиці старого Києва мають назви Стрілецька і Рейтарська. А виявляється, тут після Переяславської ради 1654 року розміщувалися російські стрільці і кавалерійські підрозділи – рейтари, які мали разом з українськими козаками захищати Київ від польсько-шляхетських загарбників. Тож скульптурна пам`ятка, встановлена на майданчику неподалік від 13-го номеру, то є, певне, відгомін тих подій, хоча напис на ній не конкретний, а дещо загальний:  «ЗАХИСНИКАМ КОРДОНІВ ВІТЧИЗНИ УСІХ ПОКОЛІНЬ».

      А на місті самого майданчика і навколишній території була німецька слобода, звідки й назва Карлох-Київ, майже нікому вже невідома. Ви ж розумієте, місто, особливо давнє, живе не лише сьогоднішнім днем, а й спогадами, відбитими так чи інакше в його ландшафті і назвах. Вони й утримують зв`язок часів нерозривним, незважаючи на пережиті катаклізми.    

 

     Звичайно, коли цей район забудовувався в кінці ХІХ-початку ХХ століття, ні стрільців, ні рейтарів, а ні слободи німецької вже не було. Але Золотоворітська вулиця, яка почасти збереглася й до сьогодні, існувала з ХІ століття як дорога від Золотих воріт до Софійського монастиря. І ті мешканці будинку № 13 на Рейтарській, про яких ми згадуємо, прямуючи, скажімо, у бік Володимирської вулиці, одразу бачили золоті бані Софії Київської. Зараз вони закриті високим будинком №2 , що на Георгіївському провулку, побудованим десь у 30-ті роки минулого століття. А шкода …

     Ми трохи відволіклись від хореографічної теми. Так от, можна сказати, що в будинку на Рейтарській 13 починає свій шлях український балет. Справа в тому, що до революції в Києві не було жодного хореографічного училища, яке готувало би кадри для сцени оперного театру. І в 1918 році саме тут, на першому поверсі будинку Давидових, влаштовує свою студію Ілля Олексійович Чистяков, ім`я якого було відоме в усій Європі. І аж до 1934 року, поки не була організована хореографічна студія при оперному театрі, ця студія Чистякова залишається єдиним і головним центром підготовки кадрів українського балету. До речі, тут починав вчитися хореографічному мистецтву і син балетмейстера , майбутній диригент Борис Ілліч Чистяков.

 

     А що особливо цікаво, вихованкою цієї студії була і Ксенія Юріївна Давидова. Вона вчилась у Чистякова, а потім присвятила себе педагогічній діяльності. Під її керуванням перші кроки на пуантах зробила відома українська балерина Лілія Герасимчук.

 

     Познайомившись з Ксенією Юріївною, ми відчули й зрозуміли, що, мабуть, її вихованці були безмірно вдячні їй не лише за суто професіональну техніку, хореографічну майстерність, а й за ті високі почуття людського благородства, відповідальності, духовності, любові до прекрасного, які Ксенія Юріївна виховувала в них постійно.

 

     Незабутня зустріч з цією дивовижною жінкою, її бесіда з істориком-києвознавцем Леонорою Натанівною Рахліною відбулася, як ми вже говорили, у будинку № 13 на Рейтарській восени 1982 року.

 

     РАХЛІНА: - Ксения Юрьевна, вы сказали, что посещения Каменки наложили отпечаток на все ваше детство.  Я думаю, ведь не только на детство, на всю атмосферу жизни, на весь ее духовный строй, на отношение к искусству. Вас учили музыке?

 

    - Играла на рояле. И не так плохо. Даже Сафонов сказал, что из меня может выйти пианистка. Но не вышла. А с музыкой, с искусством живу всю жизнь. И, надо сказать, что благодарна этой атмосфере, как вы говорите, этому дому, наполненному всегда звуками, я очень благодарна, потому что, конечно, я не могла бы так смело ринуться в свою хореографическую деятельность, если бы у меня не было такой закалки. Это несомненно очень важно, потому что развивает не только технику танца, это развивает вкус, развивает внутреннее постоянное звучание, когда все время внутри тебя что-то звучит. И я думаю, а почему я это вспомнила? Не знаю …

 

     - Ну, а что, к примеру, сейчас звучит?

     - Сейчас? Как вам сказать, ну, раз мы говорили о «Лебедином озере», то, конечно, мне вспомнилось «Лебединое», знаменитое Адажио второго действия. Оно для меня – не просто изумительная музыка. Я горжусь тем, что мне удалось, зная хорошо «Лебединое озеро», все его темы, мне удалось определить одну рукопись Чайковского среди неопознанных отрывков, черновой листок, на котором Сергей Иванович Танеев написал под вопросом: Андрей? А я вижу, что там «Андрея» никакого не может быть. Я стала всматриваться, напела и слышу, что это тема Адажио. Понимаете, это отрывок из уничтоженной оперы «Ундина». Это эскиз последнего дуэта Ундины и Гульбранда. Я думаю, что Сергей Иванович подозревал набросок к опере «Мазепа», потому что там есть Андрей, в рукописи сокращенно Анд. или Унд. – не очень разборчиво, он не мог расшифровать. Оказалось, Унд. –это Ундина. И вот этот отрывок лег в основу Адажио в «Лебедином озере», ну, что-то Чайковский поменял местами, изменил начальную запись…

 

      - И вам удалось определить этот эскиз?

 

   - Удалось, благодаря хорошему знанию «Лебединого озера». Он прозвучал, кстати, в том самом концерте, когда Натан Григорьевич исполнял Седьмую симфонию впервые по радио, а потом исполнялся дуэт Ундины и Гульбранда, финальный дуэт этой уничтоженной оперы.

    - Вы  сказали, что мой отец, Натан Григорьевич Рахлин, дирижировал Седьмой симфонией. Но ведь у Чайковского шесть симфоний, а Седьмую уже в наше время воссоздали по эскизам.

    - Седьмая симфония, так называемая Симфония Es-dur  (Ми бемоль мажор), которую Чайковский писал до Шестой симфонии, он ее даже инструментовал, потом разочаровался и бросил. Все последние годы после Пятой симфонии все время искал новые формы симфонии, новые темы. Он писал, что хотел сочинить симфонию «Жизнь», которая «была бы заключением моей композиторской деятельности». И он искал, делал наброски. Они есть у него в записных книжках, обозначенные как симфония «Жизнь» и еще как  E-мольная симфония. Это все относится к 1891 году, к его поездке в Соединенные Штаты. Оттуда он ехал с невероятным триумфом, впервые осозновая такое грандиозное признание своего таланта. И писал эту симфонию. Есть даже набросок под названием «Море» какой-то части произведения. А когда осенью начал инструментовать, разочаровался. Перелистав всю свою жизнь, вспоминая детство, мать, совершенно изменил замысел. Родилась новая концепция – Шестая симфония.

     - А ту, которую он писал, уничтожил вовсе ?

 

    - Уничтожил психологически. Физически эти эскизы не уничтожал. Они легли в основу III-го фортепианного концерта.

     Ця розмова і її запис в будинку № 13 на Рейтарській нагадує, що саме геній Чайковського надає цьому дому неповторної аури, хоч сам Петро Ілліч за своє життя тут не бував. А втім, хто зна? Композитор підтримував контакти з київською інтелігенцією  і, зокрема, із Стороженками, яким належав цей особняк. Проте відомо і меморіальна дошка на це вказує, що неподалік від нього в будинку  № 19б у 1891 році він зустрічався з українським композитором Миколою  Віталійовичем Лисенком. Взагалі, цьому київському п`яточку, якщо можна так сказати, віддавали перевагу люди гуманітарних професій, люди творчі, коли вони шукали собі помешкання. Меморіальні дошки свідчать про те, що тут жили Леся Українка, Михайло Булгаков…Таких свідчень

могло би бути й більше, як і на будинку, про який ідеться на цих сторінках. Бо ж прикро й незрозуміло, чому його незаслужено обійшли увагою, «не помітили» ті, хто мав би опікуватись культурним спадком в Києві.

     Навіть один такий факт, що звідти бере свій початок ідея і її втілення щодо оперної студії, спричинився би до того, щоб це було відбито в меморіальній пам`ятці і стало відомо киянам. Хіба не переконує в цьому документальний запис, до якого ми звертаємося весь час?

 

   РАХЛІНА: - Ксения Юрьевна, сегодня перед этой записью вы мне успели сказать, что здесь, на втором этаже, с согласия Юрия Львовича  в 1918 году была открыта оперная студия, которой руководил дирижер Лев Штейнберг, ученик Римского-Корсакова.

 

     - Да. Пришли к моей матери и говорят: «Вас все равно будут уплотнять. Отдайте нам большие комнаты под оперную студию». И, сами понимаете, для моей матери это было во всех отношениях великолепно. Жили мы со студией, можно сказать, одной семьей. Двери не закрывались, только общая на крыльце.

     Образовались классы – концертмейстерские, дирижерские, режиссерские, хоровые, где проходила куча всяких занятий. Студия, конечно, была замечательным явлением. Замечательна она была тем, я вот даже своим детям говорю, что для меня 20-е годы озарены особенным солнечным светом, несмотря на голод, несмотря на холод, буржуйки эти наши знаменитые, железные печурки. Есть же воспоминания Нины Ивановны Скоробагатько, которую в Киеве многие хорошо знали как концертмейстера Оксаны Петрусенко. Ее, еще студентку консерватории, к нам привел Рейнгольд Морицевич Глиер, и она хорошо помнила наши по-домашнему уютные пятницы и позже 18-й год, как она пишет: «очень изменившийся дом, холодную комнату, в которой жила супруга Юрия Львовича с дочками, и где уже не было ни печенья, ни варенья, ни изысканных подносов, зато все с наслаждением пили кипяток с сухарями и постоянно звучала музыка».

     Понимаете, был невероятный подъем духа, увлеченность искусством, стремление к музыке, к театру. Поразительно. Ведь не отапливалось помещение. Люди сидели в пальто, в шубах, у кого были валенки, в валенках, при коптилках. И все равно и пели, и учили, и постигали музыкальное искусство. Видите, ведь концертмейстеры умели ставить голоса. Это не были аккомпаниаторы. Это были  к о н ц е р т м е й с т е р ы!  Но это была не только вокальная студия, это была студия сценическая. Учили, как ходить по сцене, как сесть, как подойти к партнеру. А руководитель был Лев Петрович Штейнберг – очень талантливый музыкант и человек прекрасный. Сценическим искусством занималась его супруга Леонида Гавриловна Гошанская.

     - А раньше никакой системы подготовки оперных артистов в Киеве не существовало? Насколько я знаю, оперный класс при консерватории появился только в 1925 году, видимо, на базе оперной студии, которую организовал Лев Петрович Штейнберг на Рейтарской 13 ?

 

    - Использован ее опыт, конечно. Она потом стала называться «Молодой оперой». И все это, понимаете, не имея никаких материальных средств. Театральные костюмы шили из наших занавесок. Моя сестра и моя мать в этом принимали участие. Ставили «Сельскую честь», «Севильского цирюльника», «Богему», ну, и, конечно, Чайковского – «Пиковую даму», «Иоланту», «Евгения Онегина». А первое выступление участников студии -  это был «Реквием» Верди в бывшем Купеческом собрании, в холодном нетопленном зале. Шура Жуковская пела сольные партии.

 

     Київ у ці роки був землею обітованою для тих, кого революція і громадянська війна, розруха, соціальні катаклізми, зруйнована економіка, незрозуміле й тривожне майбутнє змушували шукати притулку у більш-менш спокійному на той час південному місті. І серед цих «біженців» були численні представники московської і петербурзької творчої інтелігенції – письменники і поети, актори, музиканти,  співаки, відомі далеко за межами вже не існуючої Російської імперії. До цього мистецького середовища належав і Лев Петрович Штейнберг. В Київській опері співав Леонід Собінов. Виступав і викладав  Генріх Нейгауз: «З жовтня 1919-го по жовтень 1922 року я був професором Київської консерваторії», - записав відомий піаніст. 

 

     Генріх Нейгауз і пізніше бував у Києві неодноразово. У серпні 1930 р. двічі грав на літній естраді у Пролетарському тоді парку (зараз це Хрещатий парк). А саред захоплених слухачів був поет Борис Пастернак, який присвятив піаністові один з найромантичніших своїх віршів. І в ньому є такі рядки:       

Генріх Нейгауз

Вам в дар баллада эта, Гарри.

Воображенья произвол

Не тронул строк о вашем даре:

Я видел всё, что в них привёл.

       

Запомню и не разбазарю:

Метель полночных метиол.

Концерт и парк на крутояре.

Недвижный Днепр, ночной Подол.

     На свою музичну орбіту багатьох притягував «давидівський» дом, відомий в Києві, відколи в ньому оселився племінник Петра Ілліча Чайковського. Звичайно, племінник – це не заслуга. Проте Юрій Львович великою мірою виправдав цей подарунок долі.

     РАХЛІНА: - До Києва Юрій Львович Давидов приїхав як інспектор поміщицьких маєтків, маючи освіту сільськогосподарської академії. Та водночас включився у мистецьке життя міста і  невдовзі став одним з найактивніших членів київського відділення Російського музичного товариства – РМО, як тоді скрізь зазначалося. У нього був неабиякий хист відшукувати таланти, особливо чуйне вухо мав на співочі голоси, у яких добре розумівся. Почувши їх, переважно у церковних хорах, вже не полишав без уваги їхніх володарів. Деякі з них по тому співали на сцені Київської та Одеської опери і навіть в Маріїнському театрі. І що важливо,  ім`я Юрія Львовича Давидова ми зустрічаємо серед тих громадських діячів, які настійливо виборювали височайший дозвіл відкрити в Києві консерваторію на базі вже існуючого музичного училища. На це було витрачено кілька років. І, нарешті, у 1913 році консерваторію в Києві відкрили. В перший навчальний рік Юрій Львович Давидов практично виконував обов`язки директора і саме він в 1914 році запросив на цю посаду Рейнгольда Морицевича Глієра. В сімейному архіві Давидових є лист Глієра, в якому він, звертаючись до Юрія Львовича, пише: «В Киевской консерватории я занял твое кресло …» На музичну атмосферу в Києві помітно впливали і відомі давидівські п`ятниці, на яких завжди звучала музика Чайковського.

     Час спливав. У 1928 році Юрій Львович з родиною (на Рейтарській залишались  тільки Ксенія Юріївна, яка була тут прописана, і її тітка, сестра матері) переїхав до підмосковного Кліна. І вже всю свою кипучу енергію віддавав меморіальному Будинку-музею Чайковського. В роки ІІ світової війни доклав величезних зусиль, щоб вивезти експонати музею до Воткінська – батьківщини композитора і там розгорнути експозицію. До останніх своїх днів єдина людина серед нащадків Чайковського, яка бачила його на власні очі і добре пам`ятала, Юрій Львович Давидов був почесним хоронителем творчої спадщини великого композитора. Він благословив традицію запрошення лауреатів Міжнародного конкурсу імені Чайковського грати в Кліну на роялі Петра Ілліча. І першим був Ван Кліберн. Тут пліч-о-пліч із своїм батьком працювала його молодша дочка, внучата племінниця Чайковського, Ксенія Юріївна Давидова. 

Натисни, щоб прослухати

     РАХЛІНА: - Ксения Юрьевна, о любом эпизоде из жизни Чайковского, о любом его сочинении вы говорите как бы с очень близкой дистанции и знаете их настолько глубоко, как, вероятно, больше никто.

 

     - Как считать …

 

     - Да нет, я имею в виду не музыковедческую трактовку, а понимание, глубинное проникновение. Этому еще способствует и то, что столько лет вы работаете в Клину, приняв на себя, можно сказать фамильную заботу о духовном наследии Чайковского.

     - Я старалась максимально быть полезной, когда мне приходилось консультировать людей, занимающихся творчеством Петра Ильича. Мне кажется, что я сумела подсказать более правильное суждение о  личности композитора, отраженной в его творчестве, личности человека, который, конечно, мне очень близок.

 

     - Я знаю, ваша помощь совершенно неоценима и при создании музея Чайковского в Украине.

 

  - Это мечта моей жизни- дожить до того дня, когда в Каменке откроется

Центральный республиканский музей Петра Ильича Чайковского. Я твердо уверена, что Каменка должна стать украинским Михайловским, где проводились бы праздники поэзии и музыки, потому что имена-то какие связаны с этим местом - тут и Пушкин, и Чайковский, рядом Шевченко!

     - Говоря о музее в Каменке,  вы ведь не имеете в виду, что там должны быть собраны только каменские материалы?

 

     - Конечно, нет. Чайковский бывал на Сумщине, и это запечатлено в его скрипичных произведениях. А Харьков, где он дирижировал? А Одесса, где он дирижировал? Помимо этого он был на Полтавщине. И род его оттуда.

 

     - Что вам об этом известно?

     - Коротко не расскажешь. Дело в том, что всегда собирали материалы о самом композиторе. Старались все, кто мог. А об отце никто никогда материалов не собирал. Знали только, что он родился 20 июля, на Илью, отсюда отчество у Петра Ильича. И вот по моей просьбе энтузиасты в Ижевске и Воткинске стали искать в местных архивах документы по отцу. За этот кончик и начал разматываться колоссальный клубок. Установили всех братьев и сестер, дядюшек и тетушек композитора. И возник вопрос, а как  же остальные?

 

     Не давала покоя легенда, бытовавшая в семье, так как попадались ее пересказы в разных вариантах, но суть, фабула та же самая: Запорожская сечь, девушка замешана. Стали искать. И в Москве, в архиве древних актов … Да, вот что надо было выяснить, был ли дед композитора врачом и где он учился? Был найден в архиве древних актов документ. Это было прошение Петра Чайковского, адресованное Екатерине II, просьба разрешить ему учиться в Петербурге в госпиталях военных, которые давали образование медицинское, что он-де сын казака Миргородского полка Омельницкой сотни, что, как там написано "отец мой умре три года тому назад, а я сам нахожусь у обучении в Киево-Могилянской академии, дошел до риторики и хочу быть лекарем, прошу мне это разрешить".

     Это была целая группа студентов академии, которые тоже такие прошения подали. Подтолкнул их на это главный врач Киевского военного округа, как бы мы сейчас сказали, который видел недостаток медицинских работников в армии, а были же бесконечные войны, нужны были медики. И он рекомендовал тех, кто овладел латынью. Было согласие Екатерины ІІ. Целая группа студентов переехала в Петербург, училась в этих самых госпиталях, и очень бысторо, через полгода, их выпустили в качестве подлекарей.

 

     Дед был на турецком фронте, потом на польском, когда Польшу делили. В период службы в армии он добивался, чтобы у него приняли экзамен на лекаря. Добился. Под конец службы находился в Молдавии, где вспыхнула чума. Боролся с чумой. Когда окончилась война, полк, в котором он служил, был отправлен в Пермский военный округ. Работал в городе Кунгуре. Женился на дочери защитника Кунгура, который был убит во время Пугачевского бунта. Пошли детишки за детишками, большое семейство. Младший из сыновей был отцом Чайковского. Так образовалась уральская ветвь Чайковских.

 

   А в Полтавской области удалось разыскать перепись населения в селах того времени. А дед указал село, в котором был рожден, и там написано: Анна Чайчиха, вдова, перечислены все ее дети, большая семья, так что многие, наверное, Чайками и остались. Один из сыновей, там сказано, "находится у обучении в Киеве".

     - В Киево-Могилянской академии, там, действительно, был класс риторики. Вот такой, оказывается, путь семьи Чайковского, украинского корня?

 

     - Да. Окончание «ский» прибавили, потому что тогда это было

типично, модно.

 

     Ця розмова Ксенії Юріївни Давидової – внучатої племінниці Петра Ілліча Чайковського  і відомого історика-києвознавця  Леонори Натанівни Рахліної відбулася восени 1982 року. Відтоді минуло чимало часу, їх вже немає серед нас. Спасибі, що були, що так самовіддано любили мистецтво, любили Київ, намагалися бути корисними людям і від цього самі мали величезну наснагу. Дякуємо долі, яка подарувала нам цю незабутню зустріч. Все, що ми почули тоді, було для нас несподіваним і грандіозним відкриттям.

     Стоїть і сьогодні ця кам`яниця – сумнобезлюдна, спустіла, наче тара, яка нічого не вміщує. Хоча над дверима мигкотить велике ілюміноване слово «ДВЕРІ», то вже, мабуть, приміщення орендує якась фірма. На фасаді читаємо розтягнутий рекламний напис: «Найкраще чеське пиво». Тобто бачимо ознаки вже нашого часу, які, на жаль, суттєво змінюють обличчя міста з культурного на торгівельно-розважальне. Економіка – то є конче серйозний важіль життя, це зрозуміло. А от розважатися можна по-різному. Духовно, інтелектуально також. Саме такими були в Києві давидівські п`ятниці.

 

     Та, власне, історія цього будинку не є суто родинна. Це той випадок, коли вона увібрала в себе важливі віхи загально-культурного розвитку Києва і не тільки Києва. Адже тут була започаткована вперше в Україні професіональна хореографічна школа, так само оперна студія, яка зазначила нове слово у вихованні майстрів оперної сцени, тут жив блискучий український диригент Борис Чистяков, цей мистецький осередок, лідером якого був Юрій Львович Давидов, мав потужний вплив на остаточне імператорське рішення відкрити в Києві консерваторію. І невипадково Київська консерваторія, тепер Музична академія, носить ім`я Петра Ілліча Чайковського, про що свідчать, зокрема, ці сторінки. Які ще мають бути підстави, щоб відзначити будинок № 13 на Рейтарській вулиці меморіальною дошкою? Вони достатні й переконливі! Тож нехай з`явиться маленька, але помітна рисочка на обличчі давнього міста, надаючи йому історичної глибини і шляхетності.

bottom of page